Свете Криськив посвящается
В память о Свете
Не понимаю как я могла забыть это стихотворение. Почти наверняка Света мне его когда-то читала. Я ведь тогда тоже писала стихи, хотя к своим поэтическим потугам никогда не относилась серьезно. Кроме, пожалуй, тех случаев, когда впадала в черную меланхолию, но как раз эти-то свои стихи я не любила.
А вот Светино стихотворение раскрылось для меня много лет спустя. Написала она его, когда ей было 19, а потом, за несколько дней до того как она ушла от нас навсегда, вдруг вспомнила и продиктовала, правда не мне, а Тане, другой своей близкой подруге, с которой она подружилась еще в школе. Таня и прочитала его всем Светиным друзьям, когда мы сидели, сгрудившись, у нее в гостиной в ожидании батюшки. Даже тогда, в том моем оглушенном состоянии, стихотворение поразило меня своей зрелостью и глубиной. Как могла молоденькая девушка, которую так легко было рассмешить, написать такие пронзительные строки? Света вспоминала, что зима тогда была очень длинная и холодная, а она все никак не могла дождаться лета.
Не могу я дождаться лета,
Для меня все зима, все холод.
Будто нет ни тепла, ни света.
Будто солнечный диск расколот.
И осколки давно остыли,
Так валяется битое блюдо.
Вытираю я их от пыли
И храню, не надеясь на чудо.
Снятся мне города из света.
Боли это, увы, не притупит.
Не могу я дождаться лета.
Неужели оно наступит?
Некоторое время я безуспешно рылась у себя в памяти, вспоминая читала ли мне Света это стихотворение. Иногда начинало казаться, что все-таки читала, да не оценила я его тогда по достоинству. И это как раз странно, так как и у меня бывали подобные настроения. Как в моем стихотворении «Осень», например. Оно, конечно, звучит немного по-детски и слегка несерьезно, но на каком-то глубинном уровне перекликается со Светиными летящими строками. В моем стихотворении я бреду по воображаемому парку, и правильнее было бы назвать его «Осеннее настроение».
Аллеи пустые и длинные,
Природа отходит ко сну.
В этих местах пустынных
Быть может душой отдохну.
Не слышу, как сердце бьется.
Замерло все кругом.
Но отовсюду несется
Тихим таким шепотком:
«Здесь тихо, спокойно у нас
И бури не слышен шум.
Зайди, поброди хоть час,
Избавься от мрачных дум».
Травы под ветром ложатся,
Воздух прозрачный и чистый.
Печально и тихо кружатся
Последние жухлые листья.
Пусть люди мне не встречаются,
Мне видеть их не хочется.
Здесь в этом храме безмолвия
Мой путь бесцельный закончится.
Вот такая вселенская грусть у меня получилась. Сейчас иногда хочется воскликнуть: «Ну, и стоило ли нам впадать в такое отчаяние?» Но все же понимаю, что у каждого возраста свои причины для грусти. А грустить нам со Светкой было о чем. И дело было не в том, что принц на белом коне никак не появлялся. Были у нас и другие веские причины. Я мучилась от осознания, что поступила не на тот факультет, но у меня не хватало мужества забрать свои документы и попытать счастья в другом месте. А Свете нужно было привыкать к чужому незнакомому городу, вдали от близких и друзей. Обычно она снимала комнату в центре города, чтобы поближе к университету. Родители ее считались слишком зажиточными по советским законам, и это не давало ей права на студенческое общежитие. В общежитии, среди своих сверстников, ей было бы, конечно, веселее, но надо было знать кому и какую дать взятку, чтобы обойти закон. Ни она, ни я на такое никогда бы не отважились. Вот и приходилось ей мыкаться по разным квартирам и приноравливаться к их странным обитателям.
Одна из Светкиных квартир особенно ярко всплывает у меня в памяти. Во время сессии я там оставалась ночевать, если мы допоздна засиживались за конспектами. И квартира, надо сказать, была незабываемая. Огромная комната с высоченным потолком и большими окнами подавляла своими размерами, с легкостью умещая в себе четырех хозяев и двух девочек-студенток, приютившихся по углам. Когда-то давно, еще до революции, она, наверное, была гостиной в богатом доме с блестящим паркетом и изящными диванчиками у стен. Но в наши дни обсыпающаяся штукатурка и потускневший пол глаз не радовали. К тому же в ней, казалось, никогда не убирали. Царящие там грязь и хаос поражали даже меня, хоть я и выросла в вечном беспорядке нашего частного дома на краю города.
В общем-то, моя подруга могла привести в порядок любое помещение, но здесь и она не справилась. Несколько раз Светка со свойственным ей упорством вычищала там до блеска все, до чего могла дотянуться. Но напрасно — с непостижимой быстротой вездесущая грязь и хаос возвращались вновь. И, в конце концов, ей пришлось смириться. Как, впрочем, и в случае с чайником, в котором хозяйкин малыш любил разгуливать по квартире — засунет туда ножку и топ-топ. Пить чай после этого как-то не очень хотелось. Светка попыталась было бунтовать и подарила хозяйке новый чайник на 8-е марта. Но и тут постаралась напрасно. Это привело лишь к тому, что сообразительный ребенок начал топать по квартире теперь уже в двух чайниках. До сих пор не пойму как ему это удавалось. Хотя возможно малыш использовал каждый чайник по очереди, а я этого не поняла, потому что слишком уж бурно отреагировала, когда удрученная Светка рассказывала мне о своей неудаче. Теперь уж и не вспомню смеялась ли я тогда до слез или, напротив, вспыхнула праведным гневом. От меня всего можно было ожидать.
Но как бы там ни было, а единственное, что было хорошего в той квартире — тамошние клопы нас со Светкой не признавали съедобными. Мы с ними друг друга просто на замечали, и это притом, что Светкину соседку-студентку они заедали так, что в самую жару ей приходилось спать в шерстяном спортивном костюме. Уже после того, как бедная девушка, не выдержав такой жизни, сбежала на другую квартиру, Светка безмерно удивила меня. Оказалось ее соседке так понравилось мое стихотворение про осень, что она переписала его себе в блокнот, заметив, что она не могла бы, конечно, назвать этот стих гениальным, но что-то в нем, несомненно, есть. Конечно же, я от души посмеялась, не в силах поверить, что кто-то мог так серьезно отнестись к тому, что я пишу. Прошло немало лет прежде чем у меня воникло это желание оставить на бумаге свои мысли и чувства для тех, кто прийдет после нас.
Жаль только, что Света уже никогда не узнает как поразило меня ее стихотворение. Иногда в голову приходит что-то вроде «надо было сказать Свете» или «надо было спросить у Светы», но ничего уже не скажешь и не спросишь. Последние годы мы с ней старались обходить темы, где наши мнения резко расходились. Не хотелось тратить наши редкие встречи на бессмысленные споры. И вот теперь оказалось, что о многом я не спросила, не предупредила, не переубедила. Но история, как известно, не знает сослагательного наклонения, и жизнь продолжает двигаться вперед. Теперь уже без Светы.
